Мечты сбываются, это каждому понятно. Пусть и не сразу сбываются, пусть даже сначала подолгу не сбываются, зато потом всё равно обязательно сбываются. Иногда про какую-нибудь мечту кажется: эта-то уж точно не сбудется никогда, а посмотришь через некоторое время — сбылась! И ничто так хорошо не умеет сбываться, как мечты, хотя... чего ж тут удивляться: мечты — они на то мечты и есть, чтобы сбываться. Иначе никак. Иначе это у нас не мечта получится, а просто заблуждение одно — и всё. А заблуждениям сбываться совсем не обязательно.
Правда, очень трудно предугадать, когда именно та или иная мечта сбудется, но это уже не наше дело. Это мечты дело, когда ей сбываться. Когда захочет — тогда и сбывается.
Короче говоря, одна Светлая Мечта решила наконец сбыться. Она целых много лет не сбывалась и уже устала. Да и время ей подошло: тихий морозный вечер. Такие вечера нарочно придуманы, чтобы мечты сбывались.
Светлая Мечта как следует приготовилась начинать сбываться. Она даже завела себе специальное такое платье — белое, с маленькими золотыми цветками, и до полу — с особенным длинным шлейфом, только шлейф уже был без цветков, а с одними веточками из чистого золота. И вот надела она это платье со шлейфом и пошла выходить на дорогу.
— Вы куда это собрались, вся такая необыкновенно нарядная? — спросила её Другая Мечта: она тоже пока не сбылась, но, похоже, и вообще не собиралась сбываться.
— Я вся такая необыкновенно нарядная собралась идти сбываться, — без утайки ответила Светлая Мечта и светло, как ей и положено, улыбнулась.
— Вы что, с ума сошли, сбываться в такое время? — сразу же закричала Другая Мечта. — Никто в это время не сбывается, да и не та совсем обстановка, чтобы сбываться.
— А я думаю, пора. И обстановка самая что ни на есть подходящая: тихий морозный вечер! Вполне можно пойти сбыться. — И Светлая Мечта, опять улыбнувшись (конечно же, светло!), осторожно приподняла пальчиками длинный шлейф...
— Да где ж тут подходящая обстановка, когда никому ни до чего? Сейчас как раз ничего сбываться не должно: никто даже и не ждет, что найдётся какая-нибудь сумасшедшая мечта, которой именно теперь приспичит сбываться!
— Что значит «приспичит сбываться»? — чуть было не обиделась Светлая Мечта. — Всё-таки было бы очень неплохо, если бы Вы выбирали выражения.
— Ах, да не в выражениях дело! — отмахнулась Другая Мечта. — Вы вот сколько уже не сбываетесь?
— Очень долго! — горячо раскаялась Светлая Мечта. — Много лет уже не сбываюсь, просто измучилась вся... И так ужасно хочется сбыться!
— Вы прямо безрассудная какая-то мечта! — Другая Мечта даже пальчиком покрутила у виска. — Придёт же такое в голову — сбываться... Вы хоть отдаёте себе отчёт в том, что это значит?
— Я не в таких с собой отношениях. чтобы требовать у себя отчёта...
— Но ведь Вы же погибнете! — ужаснулась Другая Мечта. — Сбыться — это значит исчезнуть: пока Вы мечта, Вы есть, а сбылись — и нет Вас, кончено! Не приятнее ли танцевать с другими мечтами в хороводе при сиянии луны и никогда не сбываться? Я вот уже всю жизнь не сбываюсь и сбываться не намерена!
— Значит, — очень хорошо подумав, сказала Светлая Мечта, — Вы не настоящая мечта, а просто заблуждение. Или иллюзия. Потому что мечты — они сбываются.
— Не иллюзия, никакая не иллюзия! — завозмущалась Другая Мечта. — Я, может быть, даже побольше мечта, чем Вы. А только я всё равно не сбудусь, потому что нечего там! Хоть ты меня режь!
Светлая Мечта не совсем поняла, как можно резать мечту, но ничего не сказала, а только ещё чуть подобрала шлейф и сделала шаг вперёд.
— Вы погибнете! — прокричала вслед Другая Мечта, или просто Иллюзия. — Останьтесь с нами, Вы такая красивая — и нам, честное слово, будет не хватать Вас в нашем хороводе при сиянии луны... Не сбывайтесь!
— Прощайте!
И только маленькие золотые цветки да веточки из чистого золота прочертили по снегу ослепительные полосы...
В тот же самый момент два очень пожилых человека чуть не столкнулись на полутёмной улице. Они едва узнали друг друга, а когда узнали, долго стояли молча и не верили глазам своим. Потом сказали чуть слышно:
— Быть этого не может!
...вокруг них, со всех сторон, плясали по снегу маленькие золотые искры и длинные лучи из чистого золота, в которых даже очень внимательный наблюдатель ни за что не узнал бы ни цветков, ни веточек, а увидел бы только искры и лучи — только искры и лучи от стоявшего поблизости уличного фонаря. Но ведь искры и лучи — это тоже совсем не так мало.
Клюев Евгений Васильевич
ОТ ШНУРКОВ ДО СЕРДЕЧКА
Книга третья
-
Серия «Сто и одна сказка»
-
При информационной поддержке
главной книжной социальной сети Рунета
www.livelib.ru
-
ISBN 978-5-9691-1204-9
© Клюев Е., текст, 2014
© Василькова Н., составление, 2014
© Валерий Калныньш, макет и оформление, 2014
© Наташа Маркина, иллюстрации, 2014
© «Время», 2014
Издательство «Время»
http://books.vremya.ru
letter@books.vremya.ru
Электронная версия книги подготовлена
компанией Webkniga, 2014
webkniga.ru
ОТ ШНУРКОВ ДО СЕРДЕЧКА
Серия «Сто и одна сказка»
+6
Эта — уже третья по счету — книга сказок Евгения Клюева завершает серию под общим названием «Сто и одна сказка». Тех, кто уже путешествовал от мыльного пузыря до фантика и от клубка до праздничного марша, не удивит, разумеется, и новый маршрут — от шнурков до сердечка. Тем же, кому предстоит лишь первое путешествие в обществе Евгения Клюева, пункт отправления справедливо покажется незнакомым, однако в пункте назначения они уже будут чувствовать себя как дома. Так оно обычно и бывает: дети и взрослые легко осваиваются в этом универсуме, где всё наделено душой и даром речи. Не одно поколение маленьких читателей выросло на этих сказках: очередь за Вашими детьми и внуками, дорогой читатель.
Когда Сердечко вырезали из картона, оно ужасно обрадовалось: одно дело быть нарисованным и совсем другое — вырезанным! Хотя, конечно, послушать некоторых нарисованных — так они чуть ли не живее всех живых... только это враньё: в лучшем случае эти нарисованные — как живые, то есть очень похожи на живых. Однако быть живым и быть похожим на живого совершенно не одно и то же! Живой куда хочет, туда и идёт, а похожий на живого остаётся там, где оставили.
Но, значит, если тебя вырезали, ты точно живой, потому что можешь идти куда хочешь. Ты теперь сам по себе, а картон, из которого ты вырезан, — сам по себе: между вами больше нет ничего общего. Вас даже обратно уже не соединить!
Вот Сердечко-Вырезанное-из-Картона и собралось отправиться... только куда?
Легко сказать — иди куда хочешь... а если ты во все стороны света хочешь? Потому что у Сердечка-Вырезанного-из-Картона было именно так: оно как раз и хотело во все стороны света!
— Я хочу во все стороны света, потому что я всех люблю! — сказало Сердечко-Вырезанное-из-Картона. И собралось было идти, но почему-то затопталось на месте.
— Интересно как получается... — озадачилось оно, а одна собака взяла да и объяснила всё следующим образом:
— Вы оттого в замешательстве, что всех любить нельзя, — объяснила она. — Любить можно только своего хозяина.
Сердечко-Вырезанное-из-Картона задумалось:
— А если у меня нет хозяина?
— Так не бывает, — засмеялась Одна Собака. — Хозяин есть у каждого. Если его, конечно, не потеряли... Вы, может быть, потеряли хозяина?
— Если бы у меня был хозяин, — сказало Сердечко-Вырезан-ное-из-Картона, — я бы его не потеряло, будьте уверены!
Но Одна Собака возразила:
— Ох, не зарекайтесь! Это с каждым может случиться. Даже я, которая очень любит своего хозяина, однажды потеряла его. И стала сама не своя!
— А чья? — поинтересовалось Сердечко-Вырезанное-из-Картона.
— Ничья! — с ужасом ответила Одна Собака. — И, уверяю Вас, страшнее ничего не придумаешь. Потому что... когда ты ничья, у тебя никого на целом свете нет. И ты скитаешься где придётся — без дома, без поводка, без еды...
— По-моему, это не так страшно, как Вы говорите, — подумав, сказало Сердечко-Вырезанное-из-Картона. — Дома у меня, вроде, никогда не было, поводок мне не нужен, а еда. я не голодно.
— Тогда Вы странная какая-то собака, — был ответ. — У всех собак, которых я знаю, а я знаю ужасно много собак, есть дом. И поводок им нужен. И голодны они всегда.
Тут Сердечко-Вырезанное-из-Картона расхохоталось:
— Дело в том, дорогая Одна Собака, что я не собака! Я Сердечко-Вырезанное-из-Картона.
— До свиданья! — попрощалась Одна Собака.
— Я чем-то обидело Вас? — опешило Сердечко-Вырезанное-из-Картона.
— Нет, что Вы! — ответила Одна Собака. — Просто пора идти на место. Хозяин только что сказал мне: «Иди на место!»
И Одна Собака пошла на место, а Сердечко-Вырезанное-из-Картона осталось где было, подумав: «Нет уж, пусть у меня лучше не будет хозяина, если хозяин может сказать "Иди на место!" — и надо сразу идти... Хотя, конечно, так оно удобнее: сказали тебе "Иди на место!" — и ты сразу знаешь, в каком направлении двигаться. А тут стоишь. с ноги на ногу переминаешься — и совершенно непонятно, куда теперь!»
— Я люблю всех! — опять сказало оно и опять хотело отправиться в путь, но у него опять почему-то не вышло.
— И не выйдет! — заверила её одна птичка, пролетавшая мимо. — Потому что всех любить нельзя. Можно любить только своего мужа.
— У меня нет мужа, — призналось Сердечко-Вырезанное-из-Картона.
— Так не бывает! — сказала Одна Птичка. — Муж есть у всех. Разумеется, кроме тех, кто потерял мужа. Вы, может быть, потеряли мужа? Тогда это другое дело.
Сердечку-Вырезанному-из-Картона показалось, что эту беседу оно уже с кем-то вело, но оно ответило:
— Если бы у меня был муж, я никогда бы его не потеряло!
— Это не всегда от Вас зависит, — поделилась опытом Одна Птичка. — Даже я, которая очень любит своего мужа, однажды оказалась в такой ситуации, когда мой муж хотел улететь... гм, к другой птичке. И я тогда стала сама не своя!
— Как собака? — спросило Сердечко-Вырезанное-из-Картона.
— Почему — «как собака»? — возмутилась одна Птичка. — Вовсе не как собака! Что это Вы какие странные вещи говорите, право. Но, доложу я Вам, жизнь моя мне тогда хуже собачьей казалась! Я ведь, видите ли, на яйцах сидела, а когда на яйцах сидишь, без мужа никак нельзя!
Сердечко-Вырезанное-из-Картона хорошенько подумало, чтобы опять ненароком не задеть Одну Птичку, и в конце концов сказало:
— Я, видите ли, никогда не сидело на яйцах.
— Все птички, которых я знаю, а я знаю ужасно много птичек, время от времени сидят на яйцах! Может быть, вы тогда не птичка никакая?
— Конечно, не птичка! — улыбнулось Сердечко-Вырезанное-из-Картона. — Я — Сердечко-Вырезанное-из-Картона.
Впрочем, его уже не слышали. Птичкин муж, в данный момент сидевший на яйцах вместо жены, потребовал откуда-то сверху, чтобы она немедленно возвращалась на яйца, угрожая, что иначе он улетит к другой птичке.
«Ну, вот. — подумало Сердечко-Вырезанное-из-Картона. — Заведи себе мужа, а он возьмёт и улетит к другой птичке! Нет уж, пусть у меня лучше пока не будет мужа. Хотя, с другой стороны, это, конечно, удобно: велел тебе муж назад лететь — ты и летишь назад, не задумываясь! А в моем положении. ну просто совсем не знаешь, куда направиться».
Оно опять осторожно осмотрелось по сторонам и тихонько, чтобы ни одна собака и ни одна птичка её не услышала, сказало:
— Я хочу во все стороны света, потому что я всех люблю! И — решительно сделало шаг вперёд: в направлении всех сторон света.
Тут-то все стороны света и открыли Сердечку-Вырезанному-из-Картона свои объятия, и оно пошло во все стороны света, и любило все стороны света, и все стороны света отвечали ему полной взаимностью!
Потому что никто не обязан быть собакой, и никто не обязан быть птичкой. И потому что места в мире всем достаточно — в том числе и сердечкам, вырезанным из картона.
ПРИМЕЧАНИЯ
1
Eugen Kluev «Gutenachtgeschichten/Godnathistorier», Aabenraa, Mohrdieck Tryk A/S, 2004.
2
Журнал «Литературная учеба», кн.4, 2004.
3
Журнал «Русский язык за рубежом», № 4, 2008.
ЧТО ЗА ПРЕЛЕСТЬ ЭТИ СКАЗКИ...
Только тут главное не то, что сказано в названии, главное тут — следующая фраза Пушкина: «Каждая есть поэма».
Именно эти слова пришли мне в голову, когда я впервые прочитала пятнадцать сказок неизвестного мне автора. Прочитала не тогда, когда они были написаны, и не тогда, когда некоторые из них были опубликованы — в каком-нибудь детском журнале или в какой-нибудь школьной хрестоматии, и не по-английски (как ни забавно, но первый сборник был именно на английском языке, его выпустило издательство «Радуга» в надежде сделать четырёхтомное и четырёхъязычное издание, но успело — только английское «Who is Silence?», шёл 1990 год, что было дальше, вы помните сами... и впервые на русском этот сборник появился только в 2004 году). Нет, прочитала их по-русски и, как вы уже поняли, — в рукописи.
Напечатанные на принтере листки принёс один Замечательный Человек в самый, наверное, тяжёлый период моей жизни и отдал мне со словами: «Если вы любите сказки. вот тут один мой друг написал.» И я тогда ужасно испугалась: а вдруг сказки плохие, а вдруг автор — графоман? что же я тогда скажу Замечательному Человеку? Обострилось это ощущение, когда взяла в руки тоненькую папочку. Титул оказался набран разноцветными буквами... «Господи, может, автор — шизофреник!» — мелькнуло в голове, я ведь ещё не знала, что печатал эти сказки Замечательный Человек, а он в компьютерном деле ничего, совсем ничего не смыслит и пользуется принтером наугад. Поначалу я даже не обратила внимания на фамилию разноцветного автора, боялась узнать, кто он, боялась читать, но стоило открыть первую страницу.
Там, на первой странице, была сказка «По законам живой природы». Летом 2006 года, во время мастер-класса Евгения Клюева на Книжном фестивале в ЦДХ, эту сказку разыгрывала с детьми актриса Анна Куненкова, — и надо было видеть, с каким азартом и с каким пониманием всей глубины текста входили в образы Лягушонка, Аистёнка, Кузнечика, и даже — Старой Вороны, и даже — Дуба ребята лет от пяти до двенадцати-тринадцати!..
А осенью 2001-го... Стоило мне прочесть эту сказку — я уже смогла оторваться только ради того, чтобы позвать дочь и внука, а потом мы выхватывали друг у друга странички (да всё равно, чёрт побери, как они набраны!), в полном упоении читая и перечитывая самые полюбившиеся места. И, когда закончилась последняя история, я — не посмотрев, что уже за полночь, какая, в конце концов, разница, — позвонила тому, кто дал мне в руки Чудо:
— Где вы нашли этого друга? Он же поэт!
— А откуда вы знаете, что он и стихи пишет? — удивился Замечательный Человек... Стоп! Теперь, когда его уже нет рядом, мне хочется назвать имя, теперь уже он не станет стесняться.
Виктор Васильевич Филатов, подаривший автору название этого сборника («Мне хотелось бы, чтобы вышла книга со ста одной вашей сказкой, Евгений Васильевич!» — однажды обмолвился он), — человек действительно необыкновенный, замечательный. Он был художником-реставратором древнерусской живописи — одним из лучших в стране, он был просто художником и самым надёжным в мире другом. Он был из породы не-за-бы-ва-е-мых.
Так вот. «Откуда вы знаете, что он и стихи пишет?» — удивился ВВ (так мы его звали).
— Да это же в каждой строчке чувствуется! Сколько у него сказок?
— Двести. (На самом деле тогда их было семьдесят, а двести с небольшим стало только сейчас, но ВВ умел и предвидеть. — НВ)
— Я хочу все! И стихи — все!
Через неделю, суровой ноябрьской ночью, я получила электронной почтой все имевшиеся к тому времени в компьютере у автора, живущего в Дании, сказки и стихи, и, прочитав, поняла, что должна... какое там, обязана сделать всё возможное и невозможное, чтобы это увидело свет, дошло до читателя. И очень скоро Евгений Клюев получил в моем лице самого занудного на свете редактора, а заодно и самого неопытного и неумелого на свете «литагента-волонтёра». Но прошло время — и сегодня я горжусь тем, что у читателя уже есть довольно много его книг, а в издательских планах их еще больше.
Собственно, сказками можно назвать всё или почти всё, написанное Евгением Клюевым, отнюдь не только маленькие шедевры, которые прямо относятся к этому литературному жанру. Разве не похож на сказку любой его роман — от «Книги теней» до «Translit»'а? Разве не сказки — уморительные новеллы о семидесяти семи существующих или не существующих, поди пойми, государствах мира из «учебника жизни (за рубежом)», названного автором «Странноведение»? Разве не.
Да ведь и сам автор подтвердил это, отвечая составителю изданного пополам на немецком и датском языках сборника своих сказок на вопрос: «Как бы Вам понравилась такая идея — сказка в качестве домашнего задания школьнику?»
«Замечательная идея! — сказал тогда Клюев. — Правда, есть нечто более важное, чем уметь писать сказки... — важно уметь помнить: что бы ты ни написал — это только сказка». И дальше: «Вы будете продолжать писать сказки?» — «Вне всякого сомнения! Я, правда, пока не знаю, будут ли они называться "сказками" или "романами", "рассказами", "стихами"... газетными статьями, если уж на то пошло...»[1].
Но в чем прелесть-то? Глупое и бессмысленное дело — пересказывать стихи или музыку (а я могу — уже не как редактор, а как читатель — с таким же правом отнести не только стихи, но всё, написанное Евгением Клюевым, к области поэзии или музыки), попробую-ка я лучше просто объяснить, что даёт мне, лично мне, общение с этими сказками... Равно как и со «сказками»...